«ЛЮБИМЫЙ ГОРОД»

Эта песня считается военной, хотя написана она была за два года до Великой Отечественной войны. И создавалась для фильма «Истребители». 

Впрочем, изначально режиссер Эдуард Пенцлин считал, что песня в картине не понадобится, но в финальном эпизоде с выпускным вечером оказалось, что без музыкальной душевной композиции не обойтись. Тогда режиссер вызвал на съемки поэта Евгения Долматовского и композитора Никиту Богословского. Съемки проходили в Киеве. «Поездка в Киев – всегда счастье, – вспоминал впоследствии Долматовский, – а тут еще и пора цветения каштанов, беззаботная весна 1939 года. И еще невозможно себе представить, что придется лежать в истоптанной ржи с винтовкой на подступах к этому городу, а потом переплывать ледяной Днепр, а потом – не скоро, не скоро – проходить по разрушенному Крещатику».

В поезде Долматовский познакомился с летчиком, который на днях вернулся из Испании. Летчики тогда были овеяны романтикой, а уж те, кто выполнял интернациональный долг, сражаясь за права рабочих в другой стране, – и подавно. Общение с таким попутчиком настроило Долматовского на нужный лад для написания стихов. По крайней мере так казалось поэту. Но не тут-то было. Режиссер Эдуард Пенцлин к моменту приезда авторов снова стал сомневаться в необходимости песни.

«Режиссер вообще-то не против, но никак не определит, что за песня нужна и нужна ли вообще – не затормозит ли она кинематографическое действие. Потом я делаю наброски. Бернес их бурно отвергает: «Напиши мировую песню. Вроде вот такой… Впрочем, тебе такую никогда не сочинить!» И он напевает песню «Дальняя сторожка». Я нерешительно признаюсь, что это – мое сочинение. Тогда Бернес смиряется, хотя, кажется, не очень верит мне на слово. Поздно-поздно мы стучимся в дверь соседа по гостинице. Летчик собирает чемодан – он уже получил назначение, на рассвете улетает в свою часть. Прямо с порога мы начинаем интервью: «Представьте себе, что в кругу товарищей вы поете песню о себе, о своих раздумьях. Что это за песня?» Тогда еще нельзя было много рассказывать об Испании. Но возникшая душевная близость располагает к откровенности. И мы слушаем, слушаем, вновь переживая и как молитву повторяя: Барселона, Картахена, Гвадалахара... Никита Богословский создал музыку, и поныне кажущуюся мне замечательной. Бернес морщится: он заказчик, ему так положено. Но песню он поет. Бежим на Брест-Литовское шоссе, на студию. Директору песня не нравится. Директор, оказывается, сам поет, у него тонкий театральный тенор, и в его исполнении песня не получается. – Нет мужества! – заключает он обсуждение. – Нужна эта песня или не нужна? Да она и опоздала. Снимать некогда – план есть план. Режиссер – «за», но у песни много противников. Мы с Богословским и Бернесом просим снять песню на кинопленку за наш счет. Идут дебаты. Я уезжаю в Москву в расстроенных чувствах – вопрос о «Любимом городе» не решен».

В итоге фильм был предложен в двух вариантах – с песней и без. Но «Любимый город» пела уже вся студия. Поэтому зрители Советского Союза увидели фильм с песней. Картина стала лидером кинопроката 1940 года. Ее посмотрели почти 30 миллион человек. И песню запела вся страна. После начала Великой Отечественной многих стала смущать фраза «Любимый город может спать спокойно…», ведь о спокойствии на 4 года пришлось забыть. На фронте Евгению Долматовскому пришлось немало претерпеть из-за этой строчки. В своих мемуарах он потом писал:

«Во время жестокой бомбежки на Дону я был у десантников-парашютистов. Только пробрался к ним – и сразу плашмя на землю на несколько часов. Самолеты идут волнами, бьют по переправе, по автоколоннам, по войскам. Я никого здесь не знаю, лежу среди незнакомых мне людей...

В секунду затишья кто-то из офицеров поднимает голову и под хохот десантников изрекает:

– Вот бы сейчас поэта сюда, того, что «Любимый город может спать спокойно» написал.

Настаивать на своем авторстве я не стал...

А все же мне думается, что слова о любимом городе никогда не звучали кощунственно. Вера в победу всегда была лейтмотивом нашей поэзии. Этой верой продиктована и песня о любимом городе. Трагические годы были испытанием всего народа. И его песен».